Колом в горле.

Горе.

Будто бы она враз лишилась веса и не могла примять его, сено, голыми коленками и длинными голенями.

Сено — противное!

А она — беловолосая, тоненькая, полупрозрачная, со странными сизыми глазами. Мало кто мог долго смотреть ей в глаза. Да она и не поднимала их. Почти никогда.

Сено как колется, невыносимо!..

Она попереступала коленками, даже не проваливаясь.

Сено так и продолжало впиваться — чем дальше, тем больнее, хоть, вроде бы, должно быть наоборот.

Входили и выходили.

Свои и чужие.

Садились и вставали.

Выдвигали, скрипя, ящики комода, шуровали тут и там, по корешкам книжек на этажерке старенькой прошлись, на полки в шкафу позаглядывали.

Зачем-то трогали гирьки ходиков и, походя — скомканное на лавке полотенце.

Пили вчерашнюю (сегодня она не ходила к колодцу) воду из капающего на половик ковшика.

Спрашивали.

Она отвечала. Не сразу отвечала, подумав. Кажется, точно. То, что помнила. Честно. Ее отучили лгать: это было просто сделать. Если знать — КАК.